Из воинов в воины. Протоиерей Игорь Никифоров
Иногда в государственные праздники рясу протоиерея Игоря Никифорова украшают боевые медали. Настоятель гайского собора святого Иоанна Кронштадтского, исполняя детскую мечту, посвятил жизнь армии. Как и все в то время, воевал в «горячих точках», но два десятилетия назад оставил службу и стал священником. Предлагаем рассказ отца Игоря о том, почему он выбрал путь духовного воина, как военная выправка отражается на его служении, и что сегодня главное в деятельности священника.
Бежишь с автоматом, а про себя: «Господи, помилуй!»
– Отец Игорь, почему Вы стали военным, ведь это было небезопасное время?
– Я о том мечтал с детства. У нас в семье это было принято: у меня дядя – генерал, братья – полковник и майор. Но из-за слабого зрения после окончания школы (я родился и вырос в Оренбурге) не прошёл в военное училище. В институт поступать не захотел и начал работать на электромеханическом заводе. А через два года, в 1982‑м, ушёл в армию на срочную службу и уже не вернулся.
Начинал службу с Ашхабада, пришлось немного побывать «за рекой», как мы тогда говорили об Афганистане. Наш полк охранял мост через Амударью. Иногда приходилось уходить туда сопровождать колонну. Я тогда был сапёром.
– Вы сталкивались там со страшными вещами?
– Бог миловал, с сильно страшными – не сталкивался. Но потом приходилось ещё страшнее – на войне с ваххабитами в Таджикистане. Я находился в составе 201‑й мотострелковой дивизии, защищавшей таджикско-афганскую границу. До сих пор там война продолжается.
– Вы уже были верующим человеком?
– Тогда ещё нет. Я некрещёный был, но в церковь заходил. Потом это отошло, но на войне, наверное, неверующих людей нет, там все во что-то верят. И когда ты чувствуешь, что с тобой что-то должно или может произойти, в мыслях идёт всё время: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!» Бежишь с автоматом, где-то стреляют, а про себя всё: «Господи, помилуй!»
После срочной службы в Афганистане я учился в школе прапорщиков на Украине, затем служил в разведывательной роте в Венгрии, после как раз был Таджикистан. В 1992 году я эвакуировал оттуда семью. Матушка была беременна вторым ребёнком. Весь мой военный путь матушка была со мной рядом.
– А когда вы успели пожениться?
– В 1985 году я (тогда уже был прапорщиком) приехал в отпуск в Оренбург. 1 мая мы с ней познакомились, а 17 мая – расписались. И уже больше 30 лет мы вместе. У нас трое детей.
После войны нашёл себя в храме
– Отец Игорь, Вы говорили, что в детстве на Вас оказал влияние митрополит Леонтий (Бондарь). А семья у Вас была верующей?
– Наверное, в моей жизни всё-таки сыграло роль то, что мой прадед, Степан Лукьянович Хохлов, был священником. Сначала его сослали в лагерь в Сибирь, потом вернули, а в 1938 году он был расстрелян в Зауральной роще. Спустя десятилетия его реабилитировали.
У Степана Лукьяновича было трое детей. Их отправили в детдом, когда отца и мать сослали в Сибирь. Моя бабушка всю жизнь боялась, что кто-нибудь узнает об её отце-священнике. Она молилась, но скрытно, в церковь не ходила. Разговоров на тему веры и о предках дома не было. Вопрос о нашем крещении даже не стоял, хотя моя мама была крещёной.
А её брат и сестра не скрывали веру. Я узнал о прадеде, когда стал взрослым. Меня водила в храм наша верующая соседка. Дома у неё было очень много старых книг и икон. И вот когда она заболевала, к ней на мотоцикле «Урал» приезжал владыка…
Владыка Леонтий поднимался из коляски с архиерейским посохом. Он меня благословлял.
Шли годы, я оставался некрещёным, хотя мой папа стал христианином, когда погиб мой младший брат Алёша. Папа очень сильно страдал и ходил к владыке Леонтию, после этого принял крещение.
В течение жизни, оказываясь в разных местах, я заходил в церковь, ставил свечки. В Душанбе хорошо знал настоятеля, и когда у меня погиб солдат, ходил к нему.
А с владыкой Леонтием я очень тесно общался перед рукоположением и когда стал священником.
– Если служба в армии была мечтой, как же Вы решились оставить военную карьеру?
– После войны путь у всех один: начинают пить и не могут себя найти. Так и со мной произошло. Служба есть, но какой-то внутренний дискомфорт. Ведь мирная жизнь совершенно другая! И отношения другие, и начальство – вообще всё! Там всё проще, отношения основаны на дружбе. Как я буду относиться к тебе, если знаю, что я должен пойти с тобой и выполнить задачу, где ты меня прикроешь? Мы в части очень дружили. Не было предательства, никто не мог подставить. А в мирной жизни всё сложнее и запутаннее. На войне есть враг – и всё. А здесь – «начальник и подчинённый». Для меня это было тяжело.
Вскоре, когда вернулся в Оренбург, соседка предложила нам сходить в храм. Так мы с женой оказались в Иоанно-Богословской церкви. Там я себя и нашёл. Пришло успокоение. Я начал обретать Бога. Это непередаваемое чувство.
Незадолго до этого мы всей семьёй покрестились в Саракташе. Отец Николай Стремский обратился к нашему командиру с просьбой выделить ремни для гимназистов. Командир попросил меня их отвезти, поскольку я бывал в районе (у меня тёща там жила). Так познакомился с отцом Николаем, и он предложил нам принять крещение.
Вскоре как раз начали ходить в храм, посещать воскресную школу для взрослых. Настоятеля отца Алексия Паренькова считаю своим духовным наставником, потому что именно он показал мне дорогу к Богу. Я часто вспоминаю это время. Такое чувство лёгкости было! После работы мы с матушкой бежали на акафисты. Радость великая была в сердце. Вскоре мы обвенчались.
«Попы в армии не нужны»
– Как Ваше воцерковление отразилось на службе?
– Мои сослуживцы сказали: «У него крыша поехала!» Я был на хорошем счету – начальник образцовой столовой, кормил иностранцев… И вдруг говорю: воровать – грех.
Это были 90‑е годы. Всё разваливалось. Ничего нельзя было купить, да и зарплаты задерживали. Подходит ко мне замкомандира полка и говорит, мол, приготовь мне мешок лука, картошки. И откуда это взять, его не интересовало. Не доложить в порции? А если комиссия тебя проверит, он ведь не прикроет. Приходилось выкручиваться. Нужно было ремонтировать столовую, а средства не выделялись. Принимаем решение с командиром откладывать понемногу банки с тушёнкой, а потом обменивать на стройматериалы. Очень жёстко было. Я обретаю дорогу к Богу, уже чувствую благодать Божию, и в это же время меня заставляют делать то, что для меня уже противно. Я начинаю сопротивляться. Соответственно, нужно освободить место.
Примерно тогда же я поехал в составе делегации от Оренбургской епархии на Рождественские чтения, и после мне передали слова начальника штаба о том, что от меня нужно избавляться: «Нам попы в армии не нужны». Тогда я спросил у владыки Леонтия, что мне делать. И он ответил – увольняться. А у меня 18 лет выслуги. До пенсии всего ничего. Ну, ладно, увольняться – так увольняться. В январе я написал рапорт. Но командир не хотел меня отпускать: меня арестовывали, задерживали на машине, уговаривали жену. И только в мае уволили, когда я уже трудился экономом в Иоанно-Богословской церкви.
Также я там был водителем, иногда алтарником, чтецом, умел составлять службу. Настоятель входил в Союз художников, поэтому мне приходилось заниматься вопросами сохранения исторических памятников.
Когда я нашёл дорогу к Богу, мир перевернулся. Я мечтал посвятить себя службе с детства и не понимал, как жить, когда ушёл из армии. Но оказалось, что можно жить совсем по-другому. Митрополит Леонтий сказал, что нужно рукополагаться. Хотя у меня этого и в мыслях не было.
После рукоположения я больше месяца чуть ли не ежедневно, как на работу, ездил домой к владыке. Мне нужно было получить антиминс, и это никак не удавалось. Каждый день владыка говорил мне: «Отец Игорь, к 9 часам завтра подъезжайте». Я думаю, что это был промысл Божий. Митрополит вёл приём, а я сидел рядом. Иногда он спрашивал моё мнение. Мы много разговаривали, он объяснял то, что я не понимал. Я как будто школу у него прошёл. Он был человеком святой жизни и прозорливец.
В то время мы с женой в Оренбурге никак не могли купить квартиру, что-то постоянно срывалось. И владыка сказал, мол, поедете в деревню, и там у вас будет два дома. Как в деревню? Я работаю в храме, жена трудится в больнице. И вот в 1988 году на Воздвижение у меня была диаконская хиротония, а 1 ноября меня рукополагают во священники. А потом владыка сообщает, что направляет меня в поселок Светлый. Как владыка сказал, так и было у меня там два дома (дом на даче и квартира, которую дали как бывшему военнослужащему, но жили мы при храме).
– Вы привыкли много ездить, и, наверное, Вас не сильно шокировал указ о назначении на край области?
– Первое время был шок. Всё не обустроено. В бараке, предназначенном для будущего храма, стоял только иконостас. Книг, антиминса, евхаристических сосудов не было. Жилья не было. Было очень холодно. Слава Богу, навели порядок. Первым делом отремонтировали крышу, а то ведь на службах тазики ставили. Во второй половине барака устроили дом для священника. Провели отопление. Приходилось добывать деньги.
– Местная власть помогала?
– Мы всё сами делали. Потому что на храме до моего приезда некоторые товарищи зарабатывали деньги, вкладывая и тут же забирая. Мне пришлось списать вагон теплоизоляции, вагон кирпича, который я не видел! Куда столько на барак площадью 60 на 15 метров! Фермеры выделяли зерно, сено, мясо – и всё это не доходило до храма.
Я снял председателя приходского совета, которая была заодно с теми начальниками. На моих глазах она однажды вскрыла церковную кружку и опорожнила её в свою сумку. Она ещё пыталась побороться за своё место. Но сотрудники ОБЭП сразу сказали, что за все дела ей могут дать не меньше пяти лет. Вот с чем пришлось столкнуться на новом месте.
– Вы стали первым постоянным священником в поселке Светлом. Как на Вас отреагировали местные жители?
– Сначала шли «посмотреть на попа». Дети за бороду дёргали: «Дяденька, ты чего в Платьишке ходишь?» Болтали: у попа борода приклеенная, его выгнали с прежнего места, и он к нам устроился. До сих пор сочиняют те, кого я разогнал.
«Вы готовы к пожару?»
– Вы были так близки с владыкой Леонтием. Каково это – потерять духовного наставника?
– Знаете, очень тяжело. Я сильно плакал. Когда узнал, что владыка умер, тут же выехал в Оренбург. Всю ночь мы провели в соборе возле почившего. Схиархимандрит Серафим всё сделал. С отцом Серафимом я тоже до последнего общался, ездил к нему, спрашивал совета. Ведь тогда же и отец Алексий Пареньков уехал в Москву. Обратиться больше было не к кому. Службу-то я знал, в храме Иоанна Богослова ведь был и чтецом, и алтарником. Но иногда не знал, как ответить людям на сложные вопросы – этому в семинарии не учили. В 2005 году я закончил Самарскую духовную семинарию.
– В 2014 году Вас назначили настоятелем собора в Гае. Как Вы приняли эту весть?
– На мой 50-летний юбилей приехал епископ Орский и Гайский Ириней. Он спросил меня: «Вы готовы к пожару?» Это снова был шок. Понимаете, всё было налажено. В Светлом в храме Покрова Пресвятой Богородицы я служил почти шестнадцать лет. Был уважаемым человеком, ко мне прислушивались не только православные, но и мусульмане. Светлый – крайняя точка области. Бок о бок с храмом находится погранчасть.
Глава посёлка просил владыку оставить меня. Даже губернатор просил. Но владыка ответил: «Юрий Александрович, Вы себе кадры подбираете, команду создаёте? Мне тоже нужна команда. Мне он там более необходим».
Трудно, тяжело. Привык к размеренному быту. Приезжаю в Гай – жилья нет, недостроенный храм. Холодно. Котельная не работает. Свои проблемы, которые надо решать. Через год запустили котельную – в церкви стало даже жарко. Заложили воскресную школу. Перекрыли колокольню. Мы молились и просили старцев молиться о том, чтобы достроить храм. И, слава Богу, УГМК снова начала (после почти десятилетнего перерыва) финансировать строительство. Увеличился приход, сейчас в храме практически встать негде.
Не хватает общения с прихожанами
– Как Ваш военный нрав, характер влияют на Вашу духовную и пастырскую жизнь? Всем ли привычно это?
– В армии я воевал с внешними врагами, а теперь враги внутренние. Война идёт, и для меня она не прекращается: теперь я воюю с силами зла. Именно армия дала силы, знания к тому, чтобы сейчас я выполнял свои обязанности. Здесь также дисциплина, послушания. В армии просто всё жёстче. Дал приказ, не выполнил – наказали. А в церкви нужно быть и дипломатом, и психологом. Нельзя со всеми людьми разговаривать одинаково.
Был случай, когда я разговаривал с человеком, который четыре раза отбывал наказание в тюрьме. Он сел передо мной на корточки. Пока я разговаривал с ним на нормальном языке, он меня не понимал. Как только я заговорил на его языке, у него сразу заблестели глаза, и он начал слушать. К каждому человеку должен быть индивидуальный подход. С одним нужно жёстко поговорить, другого нужно погладить и взбодрить. Это очень сложно. Часто я объясняю на своём личном примере. Это помогает понять меня лучше.
После 20 лет служения я прихожу к мысли, что мы рано рукополагаем священников. У начинающих пастырей нет духовного и житейского опыта. Молодой человек обладает богословскими знаниями, но в жизнь как это всё претворить? Как дать житейский и духовный совет человеку, который старше тебя? Как помочь и утешить, когда ты сам ещё ничего не терял? Конечно, понятно, что мы учитываем реалии: не хватает духовенства.
– Что же в таком случае делать молодым пастырям, у которых нет опыта, как им не сломаться?
– Нужно прислушиваться к старшим священникам. Когда меня рукоположили, уже служил отец Алексий Асеев. Мы были одногодками, но я разговаривал с ним на «Вы». Сейчас молодой священник приходит, и у него нет уважения к старшим священникам. Это гордыня. «Ну, так я же больше знаю, я такой начитанный, магистр, а ты кто такой? Я цитатами евангельскими бросаюсь, а ты что?» Ну ведь это же так! Сами видели! Если нет уважения, то как дальше? Это ведь основа. Ты знаешь по богословию, может быть, многое, но ты не знаешь жизни. Нужно приумножать свои знания и таланты, перенимая опыт старших священников.
– Что сейчас главное в деятельности священника, как Вы считаете?
– Я думаю, что самое главное сегодня – это даже не богослужение, а проповедь. Проповедь духовная и жизненная. Вообще священник должен быть образцом, он должен показывать на своём примере, как нужно жить. Это очень сложно. Мы же все люди и впадаем в грехи. И священник тоже оступается. Тем не менее, нужно стремиться.
Я считаю, что священник должен уделять много времени именно общению с паствой. Сейчас, к сожалению, получается так: отслужили, развернулись и ушли. Общения с паствой не хватает, когда люди могут прийти и высказать все свои житейские скорби и нужды. Патриарх говорит, что мы должны быть открыты для людей в любое время и быть в шаговой доступности. Привести человека к Богу, показать, что Он есть путь спасения, что рядом с Ним жизнь изменится – главная задача священника.
Беседовала Людмила Максимова
1 января 2021 года остановилось сердце о.Игоря от осложнений, вызванных коронавирусной инфекцией.
Вечная память!
